Судьба казака Василия Кирпичева
Оглавление / О книге / От автора / Стр - 1 / Стр - 2 / Стр - 3 / Стр - 4 / Стр - 5 / Стр - 6 / Стр - 7 / Стр - 8 / Стр - 9 / Стр - 10 / Стр - 11 / Стр - 12 / Стр - 13 / Стр - 14 / Стр - 15 / Стр - 16 / Стр - 17 / Стр - 18 / Стр - 19 / Стр - 20 / Стр - 21 / Стр - 22 / Стр - 23 / Стр - 24 / Стр - 25 / Стр - 26 / Стр - 27 / Стр - 28 / Стр - 29 /
3. РОДИТЕЛИ. ДЕТСТВО. СЕМЬЯ. ТРУДОВЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ
Теперь о родителях. Отец мой Василий Степанович Кирпичев родился в 1897 году. Как было заведено у казаков, он рано женился, получил земельный надел, и создал семью.
Когда я родился, ему было всего 25 лет, а у него уже было две дочери, моих старших сестры. Вот он на этом снимке. Вы видите его руки. Этими руками он мог делать все. Он мог починить мельницу (его часто приглашали из соседних хуторов), мог сложить печь (а этот очень непростое искусство), был отменным сапожником. Так же, как и дед Иван, он был мастер на все руки. Мне пригодилось в жизни все, чему я научился у деда и отца.
Моя мама - Пелагея Ивановна из рода Еремичевых. Она была домашница (никогда такого слова не слышал - В.М.).Замуж вышла в 15 лет. Отцу было на год больше. Первая девочка Оля умерла. Потом Фаина - родилась, когда матери не было еще 19 лет. Потом родилась Настя (Ася).
Я появился на свет утром 20 января 1922 года Радости отца, жена у которого уже трижды рожала дочек, не было предела. «У Василия Кирпичева родился сын!» - разнеслось по хутору. Отец заквасил бочку «аржановки» (браги) и все хуторяне приходили выпить кружку - другую. Люди пели казачьи песни, плясали. Согласно давнему обычаю, мать выпила стакан вина, обмылась, укуталась и - на печку. А все остальное по части акушерства делала бабушка. Все эти секреты и тайны деторождения передавались из поколения в поколение.
После меня родились Таиса, за ней - Маша. Потом родился мальчик - Егор. Он прожил года полтора. Врачей тогда просто не было, да тем более на хуторе. Кто заболел - клали на печку, чтобы прогрелся. А дальше как Бог рассудит. «Естественный отбор».
На фотографии у мамы на руках – Нюра - младшая сестренка. Она умерла, когда нас отправили на «выселки». Там, - в степи - болеть было никак нельзя. На небольшом возвышении мы ее и похоронили.
Итак, у моей матушки было девять детей, шестеро осталось. Слово «отдых» она не знала. С раннего утра и до позднего вечера она была в заботах о детях.
Вот в моей домашней библиотечке книга с избранными произведениями Тараса Шевченко. В ней есть рисунок, где ребенок лежит, положив голову на колени рядом сидящей матери. У нас тоже так было. Я лежал на ногах у матери, а она гладила или расчесывала мои волосы.
В. М.: Василий Васильевич, у каждого человека, прожившего немало лет, остаются в памяти какие-то отдельные, особенно запомнившиеся эпизоды. Что Вам запомнилось из Вашего детства?
В. В.: Ну, например, эпизод с волком. Я уже рассказывал Вам, что на противоположном берегу нашей речки Карман был лесок, и там иногда появлялась волчья стая.
Дело было зимой, на святки. Наш дом был самый крайний (как, вы думаете, называлась наша хуторская улица? Улица Ленина. А дом №1).
Зимы в наших краях были в те времена очень снежные. Отец заставлял меня очищать от снега дорожку к базам (где находился домашний скот), к амбару с зерном, отбрасывать снег от двери. И получался сугроб высотой метра два, с которого мы катались на санках.
И вот однажды ночью наш верный сторож Трезор зашелся в непрерывном лае. Отец зажег керосиновый фонарь, накинул на себя полушубок и вышел на крыльцо. Не поверил своим глазам: у крыльца прямо перед ним стоял волк. Фонарь в руке у отца был главным оружием. Волки панически боятся огня. Зверь прыгнул на сугроб, но не долетел до верха и упал рядом с отцом. Были бы вилы рядом, - отец не растерялся бы. Но к схватке отец был не готов. А волк - вскочил на лапы, и помчался от огня.
Отец вернулся в хату, весь трясется, с ним случилось мгновенное расстройство желудка. Рассказал, что произошло.
На следующее утро я встал на мои самодельные лыжи и пошел по следам волка. Он обошел нашу овчарню и пошел к ближайшим :соседям. А стенки всех этих дворовых построек для скота представляли собой плетни, обмазанные с двух сторон смесью глины л соломы. Снизу они подгнивали, со временем превращались в труху, и волку с его зубами не составляло труда сделать дыру в такой стенке. Хищник залез в соседскую овчарню, зарезал одну, другую не дорезал - она еще была утром живая. Потом вытащил первую овцу и понес ее на другой берег, где его уже ждала стая. Свою жертву волки не волокут, а зубами хватают за лею, перекидывают через спину и, найдя положение равновесия, могут бежать с этой ношей очень далеко. Я нашел место волчьей трапезы, на котором была кровь, волчьи следы, а от овцы оста-1ись те самые «рожки да ножки».
Эпизод со свиньей. Когда мне было 6 или 7 лет, была у нас :свинья Маша. Часто я делился с ней мамиными пирожками. Возьму ее за брюхо - она тут же ложится, чтобы ей это брюхо почесали, - обожала эту процедуру. И приучил ее возить меня на себе. Коров идут все вечером встречать, а я еду на свинье. У нас с хрюшей Машей была взаимная любовь.
А под Рождество - слышу: мать с отцом говорят - пора свинью резать. Как я ревел, чтобы уберечь ее от ножа. Ничего не получилось. Свинью зарезали, а мне «надули пузырь».
В. М.: Что это такое?
В. В.: Когда свинью зарезали, то у нее удаляли так называемый мочевой пузырь», который был очень мягкий, пластичный и его после подсушивания можно было надуть, и он превращался в подобие мяча. При полном отсутствии каких-либо игрушек, дети этим «мячом» играли с удовольствием.
Для меня тоже полученный резиновый шар был определенной компенсацией за душевные терзания, связанные с гибелью приученного животного. Я долго им играл, пока не проколол.
Но играть мне много в детстве не довелось. В окружении пятерых сестер мне, единственному в семье сыну, пришлось с первых лет жизни проходить трудовые «университеты», в которых моими преподавателями были отец и дед Иван Андреевич.
Весной в пору пахоты отец стал меня брать с собой, когда мне было всего семь лет. Он держал за ручки плуг, а я должен был вести лошадь. Правда, лошадь, хоть и животное, но по-своему хитрое, - не хочет идти по вспаханной земле и предпочитает взять правее, - чтобы идти по земле некопаной. При этом плуг перекашивало, и нужно было дополнительное усилие, чтобы его выправить. Отец давал мне кнут, уздечку, и я должен был идти впереди лошади и следить, чтобы она шла только по борозде. Особенно трудно было на поворотах - я должен был сделать круг с лошадью так, чтобы она попала в соседнюю борозду.
В.М.: Недавно в Волгограде вышла книжка потомственной казачки Маргариты Георгиевны Тереховой «И такую жизнь пережили». На обложке фотография, которую я хочу здесь привести, потому что она настолько соответствует тому, о чем Вы рассказываете, - как будто сделана на вашей делянке: за плугом отец с запряженной лошадью, рядом малолетний помощник, а на переднем плане мать, которая принесла пахарям поесть, и грудью кормит младшего ребенка.
В. В.: Отец был умелым чеботарем (сапожником). Ремонтом разной обуви ему приходилось постоянно заниматься. Он мог делать и новые валенки из овчиной шерсти, которая у нас была. Я помогал отцу, готовя деревянные гвозди для починки и выполняя другие вспомогательные операции. Когда нас выселили (рассказ впереди), мы зарабатывали на пропитание тем, что ходили по дворам и чинили селянам обувь. А уж когда я остался единственным мужчиной в семье, то забота об обуви для сестер стала моей постоянной обязанностью.
Многим трудовым навыкам меня обучал дед Иван Андреевич. Мне еще не было десяти лет, когда он пошел со мной в кузницу к дяде Паше Краснову и заказал для меня топорик по моему возрасту и по моей руке. (Кузнецы, замечу, были тогда на селе самыми уважаемыми людьми). Дядя Паша выполнил заказ. Дед научил меня на водяном круге затачивать инструмент и стал меня брать с собой на разные работы. Перестилать полы, «вязать» рамы, окна. Всех умений, какие я постиг в детстве от деда, мне хватило, чтобы стать потом в Волгограде профессиональным столяром и плотником на мебельной фабрике.
Самая трудная работа, связанная с обработкой дерева - это делать бочки. Мастера по их изготовлению назывались бондари. У деда был инструмент, изготовленный в 1860 году, - «горбатик» назывался. Он был незаменим при изготовлении бочек. В этой работе нужен был также точный математический расчет. Формулу длины окружности я узнал еще, когда в школе геометрию не проходил. По этой формуле определялся размер обручей, которые одевались на бочку сверху и снизу.
Инструменты деда Ивана я храню до сих пор. И «горбатик» 1860 года, и угольник, и дедов самодельный фуганок из древесины яблони (самой твердой), стамеску, на которой стоит марка какой-то турецкой фирмы.
Но педагогика у деда была очень суровой. Подзатыльники я иногда получал такие, что искры сыпались из глаз. И когда мать, жалеючи меня, укоряла деда, - все-таки единственный внук, - он говорил: «Ничего, - заживет, а делать научится».
В. М.: Часто ли приходилось Вам в детстве подвергаться телесным наказаниям?
В. В.: Что касается отца, то он меня отпорол только единственный раз.
По соседству жил мальчишка Ванька Пономарев. Он был старше меня на год. Утром мы загоняли за нашу речку Карман телят, а вечером их забирали. Идем за телятами, - и он мне показывает, как делать самокрутку из бумаги. Набивал ее листьями подсолнуха, донника или другой травой. Сделает он такую «папиросу», - сам «затягивается», и мне дает.
Однажды сидим мы с Ванькой в балке, курим, - а отец проезжает на коне. Увидел, слез с коня. Дружок мой был похитрее - убежал. А с меня отец снял штаны, мою голову засунул себе между ног и начал драть меня кнутом. Разрисовал так, что все у меня вздулось. Пришел к матери, ору. Она вместе с бабушкой стала делать мне примочки. Когда домой вернулся отец - мать давай его стыдить: единственный сын, а ты его изувечил, - как тебе не стыдно и прочее. Он отвечал точно так же, как дед: все заживет, курить не будет.
Эта порка отца запомнилась мне на всю жизнь и очень пригодилась и во время войны, и, особенно, в Воркуте. Там за спичечный коробок с табаком курильщики отдавали свою пайку хлеба. И от голода многие умирали.
Иногда по малолетству или неопытности я делал что-нибудь не так, как надо. Но отец меня не бил. Исключением была рассказанная уже история с куревом. Мне больше доставалось от матери. И часто было за что. Вспоминаю один случай.
У нас в горнице висел образ с изображением ангелов, - очень большой (примерно метр высоты), и очень красивый. Как-то я остался дома один, и что-то мне захотелось на этой картине поближе рассмотреть. А сверху было стекло. Сняв эту икону, положил на пол, а коленями надавил на край стекла. Стекло, конечно, лопнуло и рассыпалось на мелкие осколки. Стал их собирать, уже представляя, как мне достанется от матери.
Пришла бабушка, стала меня успокаивать: «Не плачь». - «Мама бить будет». - «Не будет».
Я бабушке не поверил. За коровой, которую я должен был встречать верхом на свинье, не пошел. Корова сама домой не пришла, - где-то соседи ее потом нашли. Стали все искать меня. Нигде меня нет. Бабушка уже с граблями пошла на реку, думая, что я утонул.
Поехали к дедушке Ивану Андреевичу - и там меня нет. А я залез на полати, закутался там и уснул. Здесь к поискам подключился мой ближайший и любимый друг - кот Черныш. Он прыгнул сначала на печку, а с печки - на полати. Всем стало все ясно. Так мой кот меня «продал». Бабушка меня сняла, положила с собой, и на этот раз обошлось без порки.
Василий Васильевич по моей просьбе сделал несколько рисунков, связанных с тем, что ему пришлось видеть в своем детстве. Нарисовал их дом и двор в Лестюхах. По этим эскизам художница молодая выпускница института искусств им. П.А.Серебрякова Оксана Скупова, которая самой первой прочитала текст книги, сделала иллюстрации.
Вот рисунок двора. Дом с соломенной крышей. Чулан для заготовок на зиму. Амбар для хранения зерна. Под домом лаз для собаки. Бревно, на котором все рубили. Базы для коров и другой скотины. Колодец с «журавлем». А вот Вася Кирпичев на свинье Маше.