Судьба казака Василия Кирпичева
Оглавление / О книге / От автора / Стр - 1 / Стр - 2 / Стр - 3 / Стр - 4 / Стр - 5 / Стр - 6 / Стр - 7 / Стр - 8 / Стр - 9 / Стр - 10 / Стр - 11 / Стр - 12 / Стр - 13 / Стр - 14 / Стр - 15 / Стр - 16 / Стр - 17 / Стр - 18 / Стр - 19 / Стр - 20 / Стр - 21 / Стр - 22 / Стр - 23 / Стр - 24 / Стр - 25 / Стр - 26 / Стр - 27 / Стр - 28 / Стр - 29 /
18. ПРОЩАНИЕ С ГУЛАГОМ
В. В: Последний год моего пребывания в Воркуте проходил в наиболее благоприятных условиях в отношении строгостей режима. Правда, были несколько недель после смерти Сталина, когда нас в барак и на работу водили с собаками, и охрана карала малейшие нарушения режима. Но это было недолго.
В этот последний год я все больше совершенствовался как артист филармонии нашей культурно - воспитательной части, и завоевывал все большее признание. Постоянно пополнялся репертуар наших выступлений с Григорием Буховцом как в песенном, так и в танцевальном жанре. Теперь я уже и сам мог давать уроки игры на баяне своему другу, который был моим учителем по части танцев и украинского языка. С Петром Цыбулиным мы играли наши инструментальные ансамбли по лагерному радио. Состав артистов у нас пополнился жонглером-акробатом. Константин Павлович Никонов подготовил для нашего сводного коллектива «Цыганскую сюиту». Наши выступления пользовались все большим успехом, и наступил такой день, когда начальник нашей КВЧ (теперь уже старший лейтенант) повез нашу группу с концертом на так называемую «капитальную шахту» где находилось главное руководство «Воркутлага».
Теперь внешне я уже совсем не был похож того каторжанина, который приехал в Воркуту в марте 1944 года. Я уже не стригся наголо, как все другие, отращивал прическу. В бухгалтерии сидел в пиджаке с галстуком, которые для меня нашли в каптерке. Все эти фотографии, которые я Вам показываю, сделаны в 54-м году.
Вы не забыли, что все происходившее на 27-й шахте, находилось под «наблюдением» Эмира? Он сам следил в Учетно-распределительной части за последними неделями моего «срока».
И вот, когда мой последний день наступил, мы с Буховцом дали прощальный концерт, который стал своего рода нашим «творческим отчетом».
Эмир уговорил меня не забирать мой баян, а продать его оставшимся ребятам. Предложенная сумма меня вполне устроила, и, вернувшись домой, я купил себе новенький «Ростов - Дон», который иногда беру в руки и сейчас.
В костюмерной («каптерке») мне подобрали кое-какую «бэушную» одежду. В УРЧ мне дали справку о моем освобождении и в сопровождении охранника отправили меня на центральный пересыльный пункт в Воркуту.
На пересыльном пункте меня уже «встречали». Вот как информация была налажена!
Руководители неформальных организаций, встретив меня, назначили мне минимальный тариф - 500 рублей. Я отдал деньги, не раздумывая, потому, что знал: не дашь, - тебя тут же и разденут, не успеешь дойти до вокзала.
В. М.: То-есть, - там своя мафия была?
В. В.: Да, своя мафия.
В. М.: На одной из последних страниц блокнота синим карандашом записаны названия разных вещей и их цена, которые Вы покупали в Москве для своих сестер и мамы после освобождения из заключения.
В. В.: На моем счету за время работы в Воркуте было три тысячи рублей. Я их по совету знающих людей перевел на аккредитив. И еще была немалая сумма наличных денег, которую мне собрали мои друзья. Так что я приехал к матери и сестрам не с пустыми руками.
Из Воркуты я выехал в куртке, сшитой мне по тогдашней моде на молнии, и которую носил на шахте последний год. Но на спине была белая нашивка с номером Б-942. На пересыльном пункте я эту нашивку содрал. Куртка была вначале темно-серого цвета, а потом на солнце выгорела, Но под нашивкой первозданный темный цвет сохранился. И вот, помню, на станции в Грязях один «сведущий» мужчина увидел мою спину и спросил: «Ты чего - на зоне был?». Мне пришлось эту куртку выбросить.
В Москву поезд из Воркуты приходил на Ярославский вокзал, а в Сталинград поезда ходили с Казанского. На этом вокзале было настоящее столпотворение, люди неделями стояли в очередях, чтобы закомпостировать билет.
Я пошел в ЦУМ, чтобы сделать необходимые покупки и для матери, и для сестер, да и для своей предстоящей жизни на воле.
Список необходимых для приобретения вещей у меня был огромным, и в универмаг мне пришлось сделать не одну ходку. Купленное я сдавал в камеру хранения на вокзале. Когда принес очередную партию пальто, рубашек и юбок, приемщица камеры хранения стала шумно возмущаться, приняв меня за спекулянта из провинции. Я ей сказал: «Тетенька, милая, я еду домой с каторги, на которой отработал одиннадцать лет. Меня ждут мать и пять сестер. Что же я - с пустыми руками приеду к ним?». Показал ей справку об освобождении. Тут она смягчилась, и больше не возмущалась. Даже помогла мне упаковать мои обновки.
У меня сохранился железнодорожный билет, с которым я покидал Воркуту (показывает В.М.). На дворе было 31 мая 1954года. По приговору от 16 декабря 1943 года за Полярным кругом я провел 11 лет и 5 с половиной месяцев. А с родным хутором и родной матерью простился еще двумя годами раньше.