Судьба казака Василия Кирпичева
Оглавление / О книге / От автора / Стр - 1 / Стр - 2 / Стр - 3 / Стр - 4 / Стр - 5 / Стр - 6 / Стр - 7 / Стр - 8 / Стр - 9 / Стр - 10 / Стр - 11 / Стр - 12 / Стр - 13 / Стр - 14 / Стр - 15 / Стр - 16 / Стр - 17 / Стр - 18 / Стр - 19 / Стр - 20 / Стр - 21 / Стр - 22 / Стр - 23 / Стр - 24 / Стр - 25 / Стр - 26 / Стр - 27 / Стр - 28 / Стр - 29 /
14. ВОРКУТА. ШАХТА № 5
После того, как эта железная дорога к новой шахте была построена, нас перевели на шахту №5. На ней работали около двух тысяч человек на разных операциях, связанных с добычей угля. Это была одна из лучших шахт «Воркутлага» с отлаженным процессом угледобычи. После снятия блокады Ленинграда 5-я шахта полностью снабжала город на Неве каменным углем. На пульмановских вагонах, в которых перевозили уголь в северную столицу, было написано: «От комсомольцев Воркуты». Хотя на нашей шахте никаких комсомольцев быть не могло, - были только «враги народа» и преступники. У входа в шахту висел плакат: «Давайте уголь на-гора в суровый день войны народной, - сегодня больше, чем вчера, а завтра - больше, чем сегодня!» Такой плакат висел, но среди заключенных в устной форме были распространены многочисленные комментарии к этим призывам. Вот один из них: «Сослать его - врага народа - на Заполярье, в Воркуту, лишить нормального там быта, отмерить пищи, как коту».
Сначала специальная комиссия распределяла весь прибывавший контингент на три категории по возрасту и состоянию здоровья. ТФТ - тяжелый физический труд, СФТ - средний, и ЛФТ - легкий труд. Комиссия также определяла, кому где работать - под землей, на поверхности или в обслуге. Я, конечно, в свои 22 года попал на тяжелый труд - в шахту.
Все заключенные получали знаки отличия и номера, которые размещались на определенных местах одежды. Каждая тысяча человек обозначалась буквами алфавита от «А» до «Я». Всего таких букв было 28. На каждого человека заводился формуляр, перечеркнутый черной полосой с надписью: «Хранить вечно - враги народа». Номер моего формуляра и мой номер - Б-942. Это значит, что я - в конце второй тысячи.
На брюках чуть выше колена вшивалась полоска из белого полотна и на ней черной краской писали номер. На спине бушлата от одного рукава до другого также делалась нашивка с номером. И на шапке без козырька также вшивался лоскуток с номером. Всего в этом районе было больше тридцати тысяч заключенных. Когда не хватало букв русского алфавита, чтобы ими обозначать новые тысячи осужденных, то перед буквой добавляли цифру: «2А...», «2Б...» и так далее.
Утром нарядчик выгоняет на работу. У него картотека и он кричит: «Кирпичев!». Услышав свою фамилию, я в качестве пароля должен крикнуть: «Б - 942, статья 58 - 10!». «Проходи. Иванов!» «Б - 943, статья 59!», и т.д. Этим всем занималась Учетно-распределительная часть (УРЧ).
Разместили нас в бараках. В каждом бараке 100-150 человек. Двери - с одного торца, и с другого. С одного конца - печка, с другого - сушилка. Нары в бараках двухярусные. Матрасы - из опилок, соломы, иногда - из тряпок. С работы приходим, поужинали, и «под замок» до утра. Электрическое освещение в бараке никогда не выключалось. У всех приговоренных к каторге пометка в приговоре «без права переписки». Я был живой, но моя мать, не знавшая обо мне ничего почти три года, была приговорена военным трибуналом к тому, чтобы и в дальнейшем обо мне ничего не знать. Общения с внешним миром - никакого. Никаких писем, никаких посылок.
И на Пятой шахте весь обслуживающий персонал были репрессированными немцами Поволжья. Бригадиры, повара, работники столовых. Мне очень пригодились те скромные познания в немецком языке, которые я получил в Киквидзенской школе (могу похвалиться, что по немецкому у меня всегда была пятерка, чего не могу сказать про отметки по русскому). И особенно мне это принесло пользу в нашей столовой, где на раздаче стояли молодые девчонки-немки. Две - три фразы, произнесенные мной на их родном языке, вызывали у них довольно бурные эмоции. Например, я сочинял: «Майн фатер вар дойч» (Мой отец из немецкой семьи). Они мне: «Кнабе, кнабе» (хороший, хороший). И эти немки меня подкармливали. В то время нашей посудой были банки из-под американской тушенки (семисотграммовые). Не скрою, частенько вместо одной запеканки мне перепадало две.
И мы не работали, мы «пахали». Пахали в три смены, без выходных, без праздников.
Безусловно, кто был послабее, - погибали.
Я - выжил. Может быть, благодаря молодости - раз. Может быть, благодаря тому, что уже был подготовлен к этим испытаниям - два. Когда семью «раскулачили», когда отца забрали, - это уже была для меня «закалка».
В. М.: Расскажите, пожалуйста, хотя бы кратко о тех шахтерских специальностях, которые Вам пришлось освоить в Воркуте.
В. В.: Сначала я должен Вам рассказать, что такое штрек. Это - прорубленный в угольном пласту коридор высотой два метра двадцать сантиметров. Из этого коридора весь уголь вынули на поверхность. Чтобы по нему можно было передвигаться и дальше углубляться в угольный пласт, его стенки и потолок для избежания обрушения надо было укрепить рамами из бревен. Этой работой занимались крепильщики.
На Пятой шахте крепильщик - это была моя основная специальность. На эту ответственную операцию, видя мое старание в работе, меня поставил начальник смены Яков Цвенглер (тоже из немцев). Мы работали вдвоем с моим старшим напарником - дядей Колей Комаровским из Сталинграда. Работали, понимая друг друга с полуслова.
Для изготовления крепежных рам нужны были подготовленные бревна без коры и сучков. Этой работой на поверхности шахты занимались шкуровщики. Не очень легкая работа, но она относилась к категории ЛФТ.
Бревна, с которыми будут работать крепильщики, надо спустить вниз, «согнать». Этим занимались лесогоны. Когда меня освобождали, то в Отделе Лагерного пункта в мою «трудовую книжку» записали именно одну эту специализацию. Конторщикам было лень искать мою фамилию в разных формулярах за 11 лет.
Довелось мне быть на шахте и проходчиком, забойщиком, откатчиком. Но самая опасная работа в шахте - у «посадчиков». Когда какое-то пространство в толще лавы выработано, лаву надо «посадить», т.е. обрушить. Надо вынуть крепежные бревна и тогда лава обрушивалась. На этой операции в 27-й шахте (последняя шахта, где я с «Воркутлагом» прощался) работала бригада Николая Козака. Он сам, и в его бригаде многие имели статью 59 (убийство), огромные сроки и смерти не боялись. После выработки потолок лавы начинал «дышать», колебаться, и нужно было иметь особое чутье на то, где она рухнет, и как успеть спрятаться. Было выражение «ушки топориком».
В этой бригаде отработанный день засчитывался за три. Туда слабых не брали. Сам Козак был под два метра ростом и остальные у него такие же.
Завалы не были редкостью. В таких случаях в вентиляционном штреке распыляли одеколон и засыпанные углем шахтеры узнавали, что их ищут. Здесь начинали работу горноспасатели. С помощью металлических щитов длиной около метра они начинали пробиваться к людям, если тем удалось сообщить любым способом, где они находятся.
Вы, наверное, догадываетесь, что рабочие горизонты шахты освещались не так ярко, как Невский проспект. Основным источником света была электрическая лампочка на шлеме шахтера, которая работала от аккумулятора. Так вот, если бригаду «завалило», старший должен оставить один дежурный аккумулятор, а остальные отключить. И в таких экстремальных условиях об «экономии» не забывали.
Была еще единственная специализация, которую нам, заключенным, не могли доверить и поручить. Это запальщики. По-другому их можно назвать - подрывники. Сначала электросверлом длиной почти метр и диаметром 2-3 сантиметра просверливались в угольном пласту отверстия - шпуры. Эту операцию выполняли только немцы или вольнонаемные рабочие, - потому что нас боялись подпускать к взрывчатке, - вдруг шахту подорвем?
И вот запальщики набивали в эти шпуры взрывчатое вещество аммонал. После того, как все покинут забой, они с помощью электропровода длиной 30-40 метров и электромашинки подрывали эту взрывчатку. Через несколько минут, когда через вентиляционный штрек шахта будет хотя бы частично очищена от дыма и пыли, мы начинали шахтерскими лопатами (точно такими же, какие есть у многих дачников) грузить уголь. К штреку уже подведена была узкоколейная железная дорога, по которой двигались набольшие вагончики - вагонетки. В них умещалась примерно одна тонна угля. Мы подгоняли эти вагонетки, лопатами их нагружали и откатывали на другой путь, по которому уже двенадцать вагонеток подвозились к главному штреку. Здесь их опрокидывали в большой вагон (СКИФ его называли), и по наклонному пути мощными тросами поднимали наверх.
Но запальщики и крепильщики в подземелье шахты были близкими соседями. Дальше сверлить угольную толщу пласта можно было, опираясь на поставленные крепильщиками деревянные рамы.
Иногда в нашей смене работу запальщиков выполняла еще одна репрессированная немка Эмма Шмидт. И, если до конца смены у меня было свободное время, я ей предлагал свою помощь в выполнении этой совсем не женской работы. Эмма от этой моей помощи не отказывалась и доверяла мне бурить шпуры и набивать их аммоналом. Она была мне только благодарна, и в долгу передо мной не оставалась. Мне было двадцать семь лет, а Эмма была лишь немного постарше.
В. М.: Слушая Ваш рассказ, я еще раз убеждаюсь в том, что Бог создал всех людей одинаковыми в их потребностях, стремлениях, желаниях, которые не зависят от того, что у них написано в их паспортах в графе «национальность». Врагами людей делают политики, такие, как Гитлер, такие, как Сталин.
Василий Васильевич, - можно было сказать, что вы просто «отбывали» на этой тяжелой работе свой срок, или у вас были какие-то стимулы, чтобы лучше работать?
В. В.: К нам учетно-распределительная часть (УРЧ) применяла систему поощрения нашего труда, которая на общепринятом жаргоне называлась «Три котла». Выполнение плана на 110 процентов (перевыполнение) - это первый котел на кухне, куда закладывалось при варке большее количество продуктов. Сто процентов нормы - другой котел, в нем было воды побольше, а всего остального - поменьше. Невыполнение плана - третий котел - самый «голодный».
Бригадиры, начальники смены каждый день в УРЧ давали сведения о выработке бригады и тут же оформляли заявку на определенное количество тех или иных «котлов». Кроме того, проценты выработки шли на ведущийся зачет рабочих дней.
Была еще одна исключительная мера поощрения. Вспоминаю такой эпизод. Мы с дядей Колей, - двое крепильщиков, - после того, как заканчивали свою работу по установке крепежных рам, брали лопаты и помогали бригаде проходчиков очищать штрек. Здесь на нас обратил внимание начальник смены Цвенглер. Он выдал нам «премию» «за хорошую, безотказную, добросовестную работу». Этой «премией» являлась... семисотграммовая банка свиной американской тушенки. После нашего ежедневного турнепса это был настоящий праздник! Даже одна банка на двоих! Но это был исключительный случай. Обычно такую «премию» давали только посадчикам, которые работали на волоске от гибели.
Даже пустая банка из-под тушенки нам потом долго служила как посуда в столовой.