Судьба казака Василия Кирпичева
Оглавление / О книге / От автора / Стр - 1 / Стр - 2 / Стр - 3 / Стр - 4 / Стр - 5 / Стр - 6 / Стр - 7 / Стр - 8 / Стр - 9 / Стр - 10 / Стр - 11 / Стр - 12 / Стр - 13 / Стр - 14 / Стр - 15 / Стр - 16 / Стр - 17 / Стр - 18 / Стр - 19 / Стр - 20 / Стр - 21 / Стр - 22 / Стр - 23 / Стр - 24 / Стр - 25 / Стр - 26 / Стр - 27 / Стр - 28 / Стр - 29 /
12. ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ ПЛЕНА. НОВЫЙ АРЕСТ. ТРИБУНАЛ
В. В.: И вот немцы ушли, и в село входят наши части. Я сразу пошел к штабистам, представился и говорю: «Давайте мне обмундирование, я пойду в вашу часть». Мне ответили: «Хорошо, хорошо, пока иди, мы разберемся». Когда пришел второй раз, - в комендатуре уже сидели знакомые люди, в том числе - староста Матвиенко и Петро. Вечером нас (12 или 13 человек) посадили в погреб.
И тут ко мне пришла та тетя Клава, дочку которой я спас от угона в Германию. Принесла мне пирожков со свеклой, с лучком, - в этой яме мы были все голодные. Утром нас машиной отправили в Лисичанск - туда же, где я был раньше. Здесь началось предварительное следствие.
До Лисичанска от Чубаровки было 20 километров. Так вот тетя Клава и сюда пришла меня подкормить. Она приехала на каких-то быках с отцом Петра Ганночки. и опять привезла мне пирожков с картошкой, поджаренным луком, - в то время это было лакомством. Мы с тетей Клавой виделись последний раз. На прощание она мне сказала, что если что случится, и мне некуда будет податься, они с дочкой всегда меня примут.
После окончания предварительного следствия нас перевезли в Ворошиловградскую тюрьму. Ее трехэтажное здание из красного кирпича было построено еще при Екатерине Второй.
Меня бросили в третью камеру. Камера была полная. Новичков размещали около «параши». Знаете, что такое «параша»? Переносной унитаз. Места было - чтобы только можно было вытянуть ноги.
Потом охранник открывает окошко и дает пайку хлеба. Положено на день 400 граммов. На самом деле в принесенных пайках было не больше двухсот грамм. Многие стали кричать: «Перевесить, перевесить!». Я был крайний, и мне говорят: «Ну иди, пацан, пойди перевесь». Охранник открыл дверь, выпустил меня и привел в хлеборезку. Велел хлеб положить и повел меня в подвал. Там в недостроенном боксе взял меня за грудь и два раза со всей силой ударил о стену. Я потерял сознание и упал. Через полчаса приходит офицер с красным околышем. Лебедев фамилия (потом узнали). Толкнул меня ногой и повел в другую камеру.
Начали заводить «дело», предъявлять обвинение в измене Родине. На допросы вызывали ночью - в час, или в два. Многих избивали. В нашей камере был попавший к немцам в плен переводчик. Так вот его в два часа ночи бросили к нам окровавленного - живого места на нем не было. Зверски избили старосту Чубаровки Матвиенко. Некоторые не выдерживали пыток и выбрасывались с третьего этажа.
Мое дело вел следователь с фамилией Гутман. Я ничего ему не сказал ни про отца, ни про деда. Было понятно, что со мной как сыном врага народа, который сотрудничал с немцами, не стали бы возиться, а просто расстреляли. Рассказывал про наш спецбатальон, который выполнял разные вспомогательные работы по рытью траншей и окопов, возведению переправ, оборудованию блиндажей и наблюдательных пунктов. Следователь ничего этого не стал записывать, а задал провокационный вопрос: кто тебе сказал, чтобы ты бросил оружие и перешел на сторону врага? Я говорю - никто не сказал. Ах, значит, ты добровольно бросил оружие? И пишет в протокол: «Будучи неуверен в победе Красной Армии, добровольно бросил оружие и перешел на сторону врага». Я подумал: что же он пишет, - ведь солдат из нашего спецбатальона не посылали воевать, им не давали оружия. Как же я мог «добровольно бросить оружие», которого у меня не было?
Когда наши войска наступали, село Чубаровка подвергалось артиллерийскому обстрелу, население пряталось в балках, любых укрытиях. И мне следователь приписал: «Во время наступления советских войск выгонял жителей с целью отправки в Германию». Он сочинял всякие небылицы, чтобы подвести меня под статью 54 - 1Б УК Украины (аналог 58-й статьи в Российском УК) «измена Родине». Например, написал такое: «Служа в немецкой армии, получал 300 марок». Какие там марки? Я отказывался подписывать протокол, потому что написанное в нем было выдумкой следователя. Началось избиение. Не буду описывать подробности. Протокол мне пришлось подписать.
В нашей камере был, кроме невоеннообязанного Петра Ганночки, еще один военный по фамилии Кравченко. Он тоже попал в плен и из плена бежал, как и я.
С Ганночкой и Николаем Кравченко мы проходили по одному делу. Судила нас тройка в составе: судья, прокурор и следователь. Долго зачитывали протокол предварительного следствия и объявили приговор: РАССТРЕЛ. Николай Кравченко, стоявший рядом со мной, рухнул на пол. Двое охранников подняли его, сбрызнули водой, и, когда он пришел в себя, продолжили чтение приговора: «Но учитывая молодой возраст, расстрел заменяется: Кирпичеву - 15 лет каторжных работ с отбытием срока в дальних лагерях; Ганночке - 10 лет ИТР (исправительно-трудовых работ); Кравченко - 20 лет каторжных работ».
Везде - и в дороге, и по прибытии на место назначения, к нам относились как к «презренным врагам народа, изменникам и предателям Родины».