Пособие - Моё покаяние Глинке / Стр.2
Страница - 1 / Страница - 2 / Страница - 3 / Страница - 4 / Страница - 5 / Страница - 6 / Страница - 7 / Реценизия Владимира Уколова/
Музыке этих произведений было возвращено право звучания на театральных сценах новой советской России. Реабилитация национального шедевра Глинки потребовала более длительного судебного разбирательства, чем у оперных творений французов и итальянцев, не представлявших большой опасности для идейных основ большевизма. Негласный приговор опере «Жизнь за царя» только через 22 года был заменен на условное помилование. В Европе поднял голову фашизм и голова эта все явственнее поворачивалась на восток. Как предостережение потенциальным пришельцам с Запада был снят фильм «Александр Невский». Ледовое побоище и подвиг костромского крестьянина Ивана Сусанина – события одного исторического ряда. Видимо, не случайно, что именно в этот момент отечественной истории почувствовалось отсутствие на советской оперной сцене ни самой оперы Глинки, ни ей равноценной. Но условием возвращения творения Глинки на сцену стал новый текст, лишенный каких-либо упоминаний о царе, вере, Боге, которых так люто ненавидели строители новой России. Ответственное поручение (хорошо оплаченное) было выполнено С. Городецким. Известно, что входившая вместе с ним в 20-е годы в круг поэтов – акмеистов Анна Ахматова, впоследствии порвала с ним всяческие отношения из-за совершенного им глумления над памятником отечественной культуры. Вот что писал по поводу новой премьеры оперы в Большом театре «уполномоченный» рецензент М. Сокольский (зав. отделом музыки в газете «Советское искусство»): «Нашей революции принадлежит честь спасения и освобождения оперы Глинки от фальшивого, верноподданнического розеновского либретто. Московский Большой театр показал оперу Глинки с переработанным литературным текстом. Это было вторым рождением великого творения Глинки. Розеновские вирши навсегда ушли в прошлое» (сб. «Слушая время», М., «Музыка», 1964 г.). Другой, более известный корифей советской музыкальной критики И.Соллертинский в журнале «Искусство и жизнь» (1939 г., № 8) писал: «О работе Сергея Городецкого, заменившего косноязычные вирши «усердного литератора из немцев» - злополучного барона Розена, - в нашей печати уже было высказано много заслуженных похвал. За исключением отдельных шероховатостей, текст, вполне литературно доброкачественный, отлично уложился на музыке Глинки». Все эти оценки предполагали то, читатели рецензий в массе своей не слышали оперу «Жизнь за царя» в ее дореволюционном виде, а клавиры с розеновским текстом печатать больше не будут. Между тем самого поверхностного сравнения двух либретто достаточно для того, чтобы понять, что «новый» текст С.Городецкого, его сюжетная версия лишили оперу Глинки исторической правдивости и элементарного смысла. По этой версии отряд польской шляхты, посланный королем якобы на помощь осажденным в Москве полякам, требует от Сусанина указать им дорогу на Москву. Сусанин якобы отвечает отказом: «За Русь мы все стеной стоим, в Москву дороги нет чужим». У любого человека, видевшего географическую карту европейской части России, возникает недоумение: как это идущее с запада войско могло попасть в костромские земли, чтобы искать дорогу на Москву? Если провести на карте линию от Смоленска до Москвы и продолжить ее, то Кострома окажется на этой линии с противоположной северо-восточной стороны. Польские интервенты не только хорошо знали дорогу на Москву, но и стояли на ней в ожидании окончания переговоров русского посольства с королем Сигизмундом, а на страстной неделе 1611 года сожгли русскую столицу. Как же обстояло дело на самом деле? (Все приводимые ниже исторические сведения приводятся по репринтному изданию книги «Родная старина» - отечественная история в рассказах и картинах, составитель В. Д. Сиповский, С.-Петербург, 1904 г.). После того, как ополчение Минина и Пожарского очистило Москву от поляков, по всем русским землям были разосланы грамоты о том, чтобы в Москву были присланы выборные люди. 21 февраля 1613 года Земский собор избрал царем сына митрополита Филарета Михаила Романова. Кончилось «безгосударное» время. Надежды всех русских людей были связаны с избранием царя. Дословная цитата: «…но в это время новое страшное горе чуть было не поразило их. Михаил Феодорович, еще шестнадцатилетний юноша, жил тогда с матерью, инокиней Марфой, в родовом имении своем Домнине близ Костромы. Шайка поляков, которые в то время повсюду рыскали по Русской земле, пробралась в Костромской уезд, разыскивая Михаила Феодоровича; погубить его, значило оказать величайшую услугу польскому королю, который считал московский престол уже своим. Поляки хватали встречных крестьян, разведывали у них дорогу, подвергали их пыткам и, наконец, дознались, что Михаил проживает в селе Домнине. Шайка уже подходила к селу. Тут попался полякам в руки домнинский крестьянин Иван Сусанин. Он, конечно, сразу смекнул, зачем мог понадобиться врагам молодой его боярин, избранный на царский престол, и, недолго думая, взялся показать им дорогу. Тайком от них он послал своего зятя Богдана Сабинина в усадьбу известить о беде, грозящей Михаилу, а сам повел врагов в совсем противную сторону от Домнина. Долго вел он их разными лесными трущобами и глухими тропинками и вывел, наконец, в село Исупово. Здесь все дело объяснилось. Рассвирепевшие поляки в ярости сначала мучили Сусанина разными пытками, а затем изрубили его в мелкие куски. Михаил тем временем успел с матерью уехать в Кострому, где поселился в Ипатьевском монастыре; за крепкими стенами его они были безопасны от воровских шаек и ляхов и казаков». Главное для заказчиков работы по переделке либретто, как видим, было скрыть очевидное – в тот период истории, когда Россия изнемогала от кровопролитий «смутного времени» и господства временщиков или самозванцев, избрание легитимного правителя России, способного стать символом и оплотом государственного порядка, было единственно возможным путем спасения отечества. Одна характерная деталь: Россия так настрадалась от лихолетья, что, когда выборные люди собрались в Москве, был объявлен строжайший трехдневный пост, в течение которого по церквам служили молебны, чтобы Бог вразумил выборных. Еще один абзац из книги «Родная старина»: «Романовых особенно любил народ. Анастасия (жена Ивана Грозного) и Никита Романович жили в народной памяти, вошли даже в песни народные; при том род Романовых не был запятнан в глазах народа никаким дурным делом, вынес много горя и напрасных гонений при Борисе Годунове, а главный представитель этого рода в Смутное время, в пору общей шаткости и малодушия, выказал необычайную твердость духа, отстаивал непоколебимо выгоды своего отечества» (речь идет о митрополите Филарете, ближайшем сподвижнике патриарха Гермогена – В. М.). Если таким было всеобщее отношение к фамилии Романовых, то лучше всего их знали те люди, которые жили в их родовом имении. Для Сусанина, сельского старосты Домнино, Михаил Романов – близкий человек и весть о том, что он избран царем, вызвала у всех жителей села естественное чувство гордости. Поэтому С. Городецкому в необходимости скрыть известные факты, связанные с зарождением царской династии, пришлось сочинять собственную фальшивую версию о событиях, происходивших в костромском уезде. Ворвавшиеся в избу Сусанина поляки спрашивают хозяина: «Где тут Минин стоит?», хотя ополчение Минина и Пожарского насчитывало несколько сотен тысяч человек и ему никак не мог составлять опасность какой-то отряд. К тому же в это время Минин и Пожарский уже находились в Москве. По той же причине С. Городецкому пришлось переделывать и весь текст финала второго действия. В оригинале прибывший гонец сообщает конкретную новость о Михаиле Романове, и группа молодых шляхтичей вызывается отправиться в поход с целью похищения царя. У Городецкого фигура царя в значительной степени заменена Мининым. Хотя военачальником был князь Пожарский, а Минин был казначеем, но двухсложная фамилия последнего, видимо, проще ложилась на оригинальный текст, который для Городецкого являлся, как выражаются современные поэты-песенники, «рыбой». Общеизвестно, что сюжет первой оперы Глинке подсказал В. А. Жуковский, написавший также весь текст эпилога. Может быть, этот фрагмент многострадального либретто С. Городецкий оставил в покое? Ничего подобного. Стиль этого фрагмента и его литературные достоинства ничем не отличаются от стихов несчастного барона Розена. Текст сцены у Ипатьевского монастыря, включенной в оперу позже, сочинен близким соавтором Глинки Н. Кукольником. Это один из лучших текстовых фрагментов оперы, а по музыке просто великий. Городецкий и здесь бесцеремонно вымарывал все, что было про царя. Но нигде не написано, что «навсегда ушли в прошлое вирши» В. Жуковского и Н. Кукольника. Осмелюсь высказать предположение, что если бы В. Жуковский сам выполнил всю работу по созданию либретто, его качество мало бы отличалось от либретто Розена и благополучно пережить октябрьскую революцию не смогло. Напомню, что Жуковский являлся автором текста российского гимна «Боже, царя храни». Официозный верноподданнический текст с точки зрения поэзии – те же самые «вирши». (См. Приложение № 3). В своих «Записках» Глинка говорил: «Жуковский хотя не писал для либретто, но не изменял, однако же, внимательному участию в труде моем». Жуковский даже давал дельные советы машинистам и декораторам при постановке отдельных сцен. Работа Глинки над оперой всегда вызывала живой интерес поэта, и он никогда бы не порекомендовал композитору либреттиста слабого и плохого (речь идет о Розене). Тем не менее, во всех советских учебниках имя барона Розена приводится как символ бездарности. Поэтому дословно процитирую материалы об этом литераторе, опубликованные петербургским искусствоведом М. Мальковым. «Георгий (Егор) Федорович Розен (1800 -1860) – секретарь и воспитатель цесаревича, поэт, драматург и критик, издатель альманахов «Альциона» и «Северные цветы», где он публиковал стихотворения А. Пушкина, остался в памяти современников человеком высокоодаренным, прямодушным и щепетильно честным. Как известно пушкиноведам (и это старательно замалчивалось) великий русский поэт высоко ценил любовь Г. Розена к культуре, истории и языку нашего отечества (русский язык он самостоятельно выучил в возрасте 19 лет), его блестящую образованность в области теории драмы и классической филологии. Третируемый невежественными агитпроповцами как «беспомощный создатель бездарных виршей», реальный Розен, как свидетельствует история, исправил просодическую неточность в русском гекзаметре Пушкина («Загадка при посылке бронзового сфинкса»), заслужив искреннюю признательность и глубокое уважение автора. Сопоставляя творческие возможности крупнейших в то время поэтов – драматургов России Н.В.Кукольника и А. С. Хомякова и критически высказываясь о них, Пушкин заключил свой отзыв словами: «Барон Розен имеет более таланта» («Дневник Пушкина» под редакцией Модзалевского, П. 1923 г., стр. 11 – запись от 2 апреля 1834 года). Как осторожно отмечал вопреки существовавшей политической и эстетической конъюнктуре объективный и честный исследователь, оригинальный текст оперы «не только не хуже, но едва ли не лучше» обычных для того времени либретто (А. Гозенпуд. Русский оперный театр Х1Х века. Л.1969, с.23). Ответом Г. Ф. Розена и на клевету будущих Зоилов эпохи соцреализма остались строки его письма С. П. Шевыреву от 19 июля 1839 года: «Его (Пушкина) лестные обо мне отзывы сторицей воздают мне за несправедливость некоторых критиков, задетых эпиграмматической стрелою или пораженных в честной критике». История отечественной музыкальной культуры замалчивает или очерняет многие имена и литераторов, и музыкантов, много сделавших для русского искусства, но имевших иностранное происхождение, К таким относится, например, и итальянец Катерино Альбертович Кавос (1775 - 1840), более сорока лет, работавший в Петербурге дирижером, а с 1832 года занимавший ответственный пост «директора музыки» императорских театров. Еще в 1815 году им была написана опера «Иван Сусанин» на либретто А. Шаховского – произведение песенно-хорового склада. Обаятельную музыку «петербуржского итальянца» россияне очень любили, и эта опера исполнялась еще в 50-е годы. Разве написано у нас в каком-нибудь учебнике, что в знаменательный день 27 ноября 1836 года премьерой «Жизни за царя» Глинки дирижировал Кавос, внеся огромный вклад в ее триумф? Везде в советских изданиях говорится, что оперу Глинки переименовали в «Жизнь за царя» по настоянию Николая Первого. Но это было сделано всего лишь с простой прагматической целью – различать две оперы на одну тему, афиши которых соседствовали рядом долгие годы. А. Н. Серов писал: «Кавос обладал дарованием огромным, неподдельным и музыкальная критика наша в большом долгу перед этим замечательным человеком». Но вернемся к той премьере в Большом театре, которая возвратила оперу Глинки советскому народу, уже привыкшему к сталинскому террору, произволу и беззаконию и научившемуся об этом молчать. Наверное, не случайно, что именно в такое время мог появиться оперный текст С. Городецкого. Сравнение с дореволюционным оригиналом удивляет той бесцеремонностью, с которой многие страницы розеновского либретто С. Городецкий приписал себе. К счастью, в изданных клавирах и грамзаписях позднейшего времени остались «островки» нетронутых текстов, которые в свое время слушали и Пушкин, и Гоголь, и которые дали всем возможность убедиться в справедливости пушкинских оценок дарования Розена. Назову хрестоматийные примеры, которые на слуху у каждого ученика музыкальной школы. Прежде всего, это «Песня Вани», вошедшая вместе со словами во все учебники сольфеджио. Трогательная лирика этого текста, ? это не Городецкий, это Розен. Прощание Сусанина с дочерью «Ты не кручинься, дитятко мое», - это Розен. Хор «Разгулялися, разливалися воды вешние» - это Розен. «Романс Антониды» - это почти «чистый» Розен. Вот одна из неуклюжих переделок Городецкого: вместо «Нас постигло лютое горе» у Розена у Городецкого «Нас постигло горькое горе». Примеров таких «принципиальных» переделок множество. Как видим, остались нетронутыми или малопострадавшими самые лирические, самые проникновенные фрагменты оригинала. Даже в главной арии Сусанина многое осталось неизменным.
Страница - 1 / Страница - 2 / Страница - 3 / Страница - 4 / Страница - 5 / Страница - 6 / Страница - 7 / Реценизия Владимира Уколова/